Рассылая членам ПБ ЦК статью Энгельса "Внешняя политика русского царизма", считаю нужным предпослать ей следующие замечания.
Тов. Адоратский1 предлагает напечатать в ближайшем номере "Большевика", посвящённом двадцатилетию мировой империалистической войны известную статью Энгельса "Внешняя политика русского царизма", впервые опубликованную за границей в 1890 г. Я считал бы вполне нормальным, если бы предлагали напечатать эту статью в сборнике сочинений Энгельса, или в одном из исторических журналов. Но нам предлагают напечатать её в нашем боевом журнале "Большевике", в номере посвящённом двадцатилетию империалистической войны. Стало быть, считают, что статья может быть рассматриваема, как руководящая, или во всяком случае глубоко поучительная для наших партийных работников с точки зрения выяснения проблем империализма и империалистических войн. Но статья Энгельса, как видно из её содержания, несмотря на её достоинства, не обладает, к сожалению, этими качествами. Более того, - она имеет ряд таких недостатков, которые, если она будет опубликована без критических замечаний, могут запутать читателя.
Поэтому я считал бы нецелесообразным опубликование статьи Энгельса в ближайшем номере "Большевика".
Но что это за недостатки?
1. Характеризуя завоевательную политику русского царизма и воздавая должное мерзостям этой политики, Энгельс объясняет её не столько "потребностью" военно-феодально-купеческой верхушки России в выходах к морям, в морских портах, в расширении внешней торговли и овладении стратегическими пунктами, сколько тем, что во главе внешней политики России стояла, якобы, всемогущая и очень талантливая шайка иностранных авантюристов, которой везло почему-то везде и во всём, которой удивительным образом удавалось преодолевать все и всякие препятствия на пути к своей авантюристической цели, которая удивительно легко надувала всех европейских правителей и добилась, наконец того, что сделала Россию самым могучим в военном отношении государством.
Такая трактовка вопроса в устах Энгельса может показаться более чем невероятной, но она, к сожалению, факт.
Вот соответствующие места из статьи Энгельса.
"Внешняя политика, - говорит Энгельс, - это безусловно та область, в которой царизм очень и очень силён. Русская дипломатия образует своего рода новый иезуитский орден, достаточно мощный, чтобы превозмочь в случае надобности даже царские прихоти и, широко распространяя коррупцию вокруг себя, пресечь её в своей собственной среде. Вначале этот орден вербовался по преимуществу из иностранцев: корсиканцев, как, например, Поццо ди Борго, немцев, как Нессельроде, остзейских немцев, как Ливен. Иностранкою была его основательница - Екатерина II".
"До сих пор только один чистокровный русский, Горчаков, занимал высший пост в этом ордене. Его преемник фон Гирс опять же носит иностранную фамилию."
"Это тайное общество вербовалось первоначально из иностранных авантюристов, и подняло русское господство до его нынешнего могущества. С железной настойчивостью, неуклонно преследуя намеченную цель, не останавливаясь ни перед вероломством, ни перед предательством, ни перед убийством из-за угла, ни перед низкопоклонством, не скупясь на подкупы, не опьяняясь победами, не падая духом при поражениях, шагая через миллионы солдатских трупов и по меньшей мере через один царский труп, - эта шайка, настолько же бессовестная, насколько и талантливая, сделала больше, чем все русские армии, для того, чтобы расширить границы России от Днепра и Двины за Вислу к Пруту, Дунаю, к Чёрному морю, от Дона и Волги за Кавказ, к истокам Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Это она сделала Россию великой могущественной, внушающей страх, и открыла ей путь к мировому господству". (см. вышеупомянутую статью Энгельса).
Можно подумать, что во главе внешней политики России, в её внешней истории, дипломатия составляла всё, а цари, феодалы, купцы и другие социальные группы - ничего, или почти ничего.
Можно подумать, что если бы во главе внешней политики России стояли не иностранные авантюристы, вроде Нессельроде или Гирса, а русские авантюристы, вроде Горчакова и других, то внешняя политика России пошла бы другим путём.
Я уже не говорю о том, что завоевательная политика со всеми её мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей. Всякому известно, что завоевательная политика была также присуща - не в меньшей, если не в большей степени - королям и дипломатам всех стран Европы, в том числе такому императору буржуазной формации, как Наполеон, который, несмотря на своё не-царское происхождение, с успехом практиковал в своей внешней политике и интриги, и обман, и вероломств, и лесть, и зверства, и подкупы, и убийства, и поджоги.
Понятно, что иначе и не могло быть.
Видимо, в своём памфлете против русского царизма (статья Энгельса - хороший боевой памфлет) Энгельс несколько увлёкся и, увлёкшись, забыл на минутку о некоторых элементарных, хорошо ему известных, вещах.
2. Характеризуя положение в Европе и вскрывая причины и перспективы надвигающейся мировой войны, Энгельс пишет:
"Современное положение Европы определяется тремя фактами: 1) аннексией Эльзаса и Лотарингии Германией; 2) стремлением царской России к Константинополю; 3) борьбой между пролетариатом и буржуазией, всё жарче разгорающейся во всех странах, - борьбой, термометром которой служит повсеместный подъём социалистического движения."
Двумя первыми фактами обуславливается современное разделение Европы на два больших военных лагеря. Аннексия Эльзаса-Лотарингии превратила Францию в союзницу России против Германии, царская угроза Константинополю превращает Австрию и даже Италию в союзницу Германии. Оба лагеря готовятся к решительному бою, - к новой войне, какой ещё не видывал мир, к войне, в которой будут стоять друг против друга от десяти до пятнадцати миллионов вооружённых бойцов. Только два обстоятельства препятствовали до сих пор взрыву этой ужасной войны: во-первых, неслыханно быстрое развитие военной техники, при которой новоизобретённый образец оружия, прежде чем его успеют ввести хотя бы только в одной армии, обгоняется новыми изобретениями, и, во-вторых, абсолютная невозможность рассчитать неизвестность, кто же в конце концов выйдет победителем из этой гигантской борьбы."
"Вся опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей и вместо фантазий о мировом господстве заняться своими собственными жизненными интересами внутри страны, интересами, которым угрожает крайняя опасность."
"Русское национальное собрание, которое захочет справиться, хотя бы с самыми неотложными внутренними задачами, должно будет решительно положить конец всяким стремлениям к новым завоеваниям."
"С возрастающей быстротой, как по наклонной плоскости, катится Европа в пропасть мировой войны неслыханного размаха и силы. Одно только может остановить её: перемена строя в России. Что это должно произойти в ближайшие годы, - не подлежит никакому сомнению."
"В тот день, когда падёт царская власть, эта последняя твердыня общеевропейской реакции, - в этот день совсем другой ветер подует в Европе." (См. там же)
Нельзя не заметить, что в этой характеристике положения Европы и в перечне причин, ведущих к мировой войне, упущен один важный момент, сыгравший потом решающую роль, а именно, - момент империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники сырья, имевший уже тогда серьёзнейшее значение, упущены роль Англии, как фактора грядущей мировой войны, момент противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже тогда серьёзное значение и сыгравших потом почти определяющую роль в деле возникновения и развития мировой войны.
Я думаю, что это упущение составляет главный недостаток статьи Энгельса.
Из этого недостатка вытекают остальные недостатки, из коих не мешало бы отметить следующие:
а) Переоценку роли стремления царской России к Константинополю в деле назревания мировой войны. Правда, первоначально Энгельс ставит на первое место, как фактор войны, аннексию Эльзас-Лотарингии Германией, но потом он отодвигает этот момент на задний план и выдвигает на первый план завоевательные стремления русского царизма, утверждая, что "вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей."
Это, конечно - преувеличение.
б) Переоценку роли буржуазной революции в России, роли "Русского национального собрания" (буржуазный парламент) в деле предотвращения надвигающейся мировой войны. Энгельс утверждает, что падение русского царизма является единственным средством предотвращения мировой войны. Это - явное преувеличение. Новый, буржуазный строй в России с его "Национальным собранием" не мог бы предотвратить войну хотя бы потому, что главные пружины войны лежали в плоскости империалистической борьбы между основными империалистическими державами. Дело в том, что со времени Крымского поражения России (пятидесятые годы столетия) самостоятельная роль царизма в области внешней политики Европы стала значительно падать, а к моменту перед мировой империалистической войной царская Россия играла, в сущности, роль вспомогательного резерва для главных держав Европы.
в) Переоценку роли царской власти, как "последней твердыни общеевропейской реакции". (слова Энгельса) Что царская власть в России была могучей опорой общеевропейской (а также азиатской) реакции - в этом не может быть сомнения. Но чтобы она была последней твердыней этой реакции - в этом позволительно сомневаться.
Нужно отметить, что эти недостатки статьи Энгельса представляют не только "историческую ценность". Они имеют, или должны были иметь ещё важнейшее практическое значение. В самом деле: если империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду, как фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если аннексия Эльзаса-Лотарингии Германией, как фактор войны отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к Константинополю, как более важным и определяющим фактором войны, если, наконец, русский царизм представляет оплот общеевропейской реакции, - то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с царской Россией является не империалистической, не грабительской, не антинародной войной, а войной освободительной, или почти что освободительной?
Едва ли можно сомневаться, что подобный ход мыслей должен был облегчить грехопадение германской социал-демократии 4 августа 1914 года, когда она решилась голосовать за военные кредиты и провозглашала лозунг защиты буржуазного отечества от царской России, от "русского варварства" и т.п.
Характерно, что в своих письмах на имя Бебеля, написанных в 1891 году (через год после опубликования статьи Энгельса), где трактуется о перспективах надвигающейся войны, Энгельс прямо говорит, что "победа Германии есть, стало быть, победа революции", что "если Россия начнёт войну, - вперед на русских и их союзников, кто бы они ни были."
Понятно, что при таком ходе мыслей не остаётся места для революционного пораженчества, для ленинской политики превращения империалистической войны в войну гражданскую.
Так обстоит дело с недостатками статьи Энгельса.
Видимо, Энгельс, встревоженный налаживавшимся тогда (1890-1891 гг.) франко-русским союзом, направленным своим острием против австро-германской коалиции, задался целью взять в атаку в своей статье внешнюю политику русского царизма и лишить её всякого доверия в глазах общественного мнения Европы и прежде всего Англии, но, осуществляя эту цель, он упустил из виду ряд других важнейших моментов, результатом чего явилась однобокость статьи.
Стоит ли после всего сказанного печатать статью Энгельса в нашем боевом органе, в "Большевике", как статью руководящую, или, во всяком случае, глубоко поучительную, ибо ясно, что напечатать её в "Большевике" - значит дать ей молчаливо такую именно рекомендацию?
Я думаю, что не стоит.
19 июля 1934 г.
Примечания
1 Адоратский В.В. (1878-1945) Участник рев. движения с 1900 г., один из первых историков Окт. революции, академик АН СССР (1932), в 1931-39 гг. директор ИМЭЛ пр ЦК ВКП (Б) (Прим. публикатора)
Послесловие
Замолчанный Сталин
В своё время К.Н.Леонтьев писал о том, что в русском образованном обществе существует устойчивая привычка "не долго думая чувствовать симпатию к иным историческим явлениям и почти отвращение к другим.i" В наше смутное время эта привычка приобрела болезненно-маниакальный характер. Фактом стала агрессивная профанация в осмыслении советской истории.
На наш взгляд, методология поиска в советской истории только преступлений знаменует собой трусливый уход от изучения глубинных истоков русской революции. Нечто подобное в нашей истории уже было. В 20-е годы, когда евразийцы призвали русскую эмиграцию по настоящему серьёзно отнестись к осмыслению Октябрьской революции, то их концепции сразу стали предметом тотальной деструктивной критики, которую Г.В.Флоровский назвал "окаменелым безчувствием". "Главное недоразумение спора состоит как раз в том, - писал Флоровский, - что большинство оппонентов вообще никакой правды искать не желают... Они хотят упростить и уменьшить тайну русской революции, хотят доказать, что у ней нет никакого корнесловия, никаких исторических оснований... Они хотят её свести на личное злоумышление, её удачу объясняют темнотою русского невежественного народа, - словом, пытаются уложить всё происходящее в рамки уголовного права. И потому их волнует и даже озлобляет всякое напоминание о более глубоких истоках и началах - такие напоминания они считают нужным во что бы то ни стало остановить и прекратить.ii"
К сожалению, "окаменелое безчувствие" по отношению к советской истории эмигрантских салонов 20-х годов стало печальной реалией наших дней. И наиболее ярким проявлением такого "безчувствия" мы считаем современную "сталиниаду", которая занята только тем, что втискивала нашу историю "в рамки уголовного права". Это втискивание сопровождалось мощным наплывом на читательский рынок бульварной "антисталинской" литературы, типа произведений А.Адамовича, А.Рыбакова, М.Шатрова и пр. Вкусив такой "сталиниады", широкие слои нашего общества стали жертвой тотальной дезинформации о сталинском периоде Отечественной истории. Всё это привело к тому, что в массовом сознании прочно утвердился стереотип "советская история - это антиистория". Это широкомасштабная "промывка мозгов" напоминает 20-е годы. Тогда народ заставляли воспринимать всё своё добольшевистское прошлое как сплошное мракобесие. Даже сам термин "русская история" с лёгкой руки М.Н.Покровского был объявлен "контрреволюционным термином"iii.
Служба историков в агитпропе всегда была чревата опасностью утери профессиональной этики и исследовательских навыков. Речь идёт прежде всего о работе с первоисточниками. В данном случае нас интересует факт наличия не только тенденциозного освещения, но и прямого искажения сталинских сочинений. (с чем лично я столкнулся в книге О.Р.Лациса "Перелом: Опыт прочтения несекретных документов." М.Политиздат, 1991.)iv Для серьёзного объективного осмысления сталинского периода Отечественной истории читателю необходимо обеспечить, по возможности, более широкий доступ к работам самого Сталина.
Публикуемая выше статья Сталина увидела свет в мае 1941 года в 9-м номере журнала "Большевик". В прижизненное собрание сочинений Сталина эта статья не попала. Можно с полной уверенностью утверждать, что сегодня она известна лишь очень узкому кругу специалистов. Между тем критика Сталиным статьи Энгельса "Внешняя политика русского царизма" приобретает сегодня как бы своё второе дыхание. Чем это вызвано?
Прежде всего тем, что в пору нынешнего жесточайшего кризиса в российской государственности сталинский империализм, наконец-то, становится предметом научного исследования. Впрочем, попытки серьёзного осмысления этого империализма делались и раньше. Происходило это потому, что русской эмиграции 20-х - 40-х гг. было свойственно ощущение преемственности имперского могущества СССР с величием погибшей в 1917 году Российской Империи. Евразийцы и Бердяев, Солоневич и Милюков - все они, далёкие друг от друга по своим философским и политическим взглядам и убеждениям, были едины в защите национально-геополитической независимости России. Особенно показательна в этом плане эволюция взглядов П.Н.Милюкова, некогда помогавшего любой иностранной интервенции против Советской России, а позже поддержавшего своей публицистикой пакт Молотова-Риббентропа, советско-финскую войну ("Мне жаль финнов, но мне нужна Выборгская область"), Советскую власть во время Великой Отечественной войны (см. его статью "Правда большевизма")v.
В хрущёвско-брежневские времена эмиграция как-то поизмельчала. Сводя свои счёты с властью, она принялась обслуживать западные спецслужбы заунывными желчными проклятиями "Империи зла". Благодаря стараниям господ Солженицына, Авторханова, Некрича и иже с ними, исчезло то самое ощущение преемственности, о котором мы сказали выше. Одновременно поменялись и оценки пакта Молотова-Риббентропа (зловещий заговор Сталина и Гитлера с целью разжигания второй мировой войны); советско-финской войны (беспринципная агрессия); подвергается пересмотру и история Великой Отечественной войны (все ошибки и поражения из-за Сталина, штрафбаты - главная ударная сила Красной Армии, Власов - не предатель, а борец с тоталитарным режимом и т.д.). Настало время опровергнуть подобные мифологемы. В этом нелёгком деле статья Сталина, с которой читатель только что ознакомился, нам тоже поможет. Но для этого необходимо определить её геополитическую научную ценность.
С точки зрения геополитики критика Сталиным статьи Энгельса "Внешняя политика русского царизма" важна и интересна тем, что:
1. Выделив в качестве главных причин, ведущих к мировой войне, борьбу за колонии, рынки сбыта и источники сырья, Сталин уловил одну из главных составляющих геополитики: государства являются живыми организмами. Они рождаются, крепнут, борются за выживание, дряхлеют и умирают как всё живое в нашем мире. На месте одних империй и цивилизаций появляются, живут и умирают другие. Конечно, Сталин не мог так глубоко осмыслить законы жизни политических организмов, как это сделали Н.Я.Данилевский и К.Н.Леонтьев, но главное он всё же понимал - в мире идёт вечная борьба за лучшее место под солнцем, где, как говорил известный персонаж О.Генри, "Боливару не снести двоих".
2. Сталин совершенно справедливо критиковал Энгельса за упущение роли Англии как грядущего фактора мировой войны. Уже к 1890 году, к моменту опубликования статьи Энгельса "Внешняя политика русского царизма", эта роль была слишком очевидной, чтобы её можно было не заметить. Русско-турецкую войну 1877-1878 гг. которой Энгельс был свидетель, Англия чуть было не превратила в новую общеевропейскую войну. В то время об этом знала вся Европа, ибо когда русские войска подходили к Константинополю, к нему поспешила английская эскадра, а Лондон стал грозить России разрывом дипломатических отношений. Общеизвестна роль Англии и на Берлинском конгрессе 1878 года - благодаря во многом именно Дизраэли, рухнули усилия российской дипломатии по созданию единой Болгарии. Ни для кого не было секретом и острое англо-русское соперничество 70-80-х годов XIX века в Средней Азии, Афганистане и Персии. Да и вообще империализм Англии 2-й половины XIX века был могущественен и агрессивен как никогда, что неизбежно вызывало к нему растущий гнев ряда стран, как попавших под его иго, так и конкурирующих с ним.
3. Также справедливо Сталин указал на забвение Энгельсом англо-германских противоречий как важнейшего "почти определяющего" фактора возникновения и развития мировой войны. Как-то не верится, что такой начитанный человек как Энгельс, не был знаком с трудами своего соотечественника и современника Генриха фон Трейчке, ярого англофоба и сторонника войны с Англией, у которого было немало последователей не только в научной среде, но и в Генштабе и в промышленно-финансовых кругах. Кроме того, Энгельс на закате своей жизни всё же застал мощный рост германского империализма и мог из газет узнать о растущем англо-германском антагонизме (конфликт из-за железнодорожных концессий в Турции в 1892-1893 гг., срыв договора с Англией об аренде полосы земли у Конго в 1894 г., поддержка бурских племён в Южной Африке в пику английским национальным интересам).
Вдумчивый читатель наверное обратил внимание на несовпадение дат написания и публикации сталинского документа - 1934 и 1941 гг. Чем оно было вызвано? В отведённых нам рамках ограничимся тезисными утверждениями.
Появление статьи Сталина с критикой "непонимания" Энгельсом англо-германских противоречий именно в мае 1941 года имело свой определённый геополитический смысл. Немцы, как и американцы, англичане и французы, были и остаются особенно чувствительными к нашим идеологическим новшествам не в последнюю очередь из геополитических соображений. Так, в преддверии заключения пакта Молотова-Риббентропа в МИД Германии ушла шифровка, где подчёркивалось что "слияние большевизма с национальной историей... изменило интернациональный характер большевизма", что в свою очередь привело к прекращению Кремлём "попыток распространять в какой-либо форме коммунистическую пропаганду в Германии"vi. Таким образом, "слияние большевизма с национальной историей" сыграло свою геополитическую роль в сближении СССР и Рейха точно так же, как и отправка а Германию наших ресурсов и продовольствия, выдача гестапо и расстрел в ГУЛАГе немецких коммунистов, указания Сталина Димитрову о прекращении антифашистской пропаганды. Комплекс этих мероприятий пополнила и публикация интересующей нас статьи Сталина.
В мае 1941 года Сталин не испытывал такой уверенности в прочности советско-германского альянса, как раньше. После того, как в ноябре 1940 г. по его указанию Молотов не принял предложения Гитлера о присоединении СССР к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии от 27 сентября 1940 г. на германских условиях, альянс дал глубокую трещину. Ответные инициативы Сталина о присоединении к этому пакту не вызвали в Берлине энтузиазма. Сталин показал чрезмерные, как казалось фюреру, геополитические амбиции. Он настаивал на выводе германских войск из Финляндии, режим благоприятствования в черноморских проливах требовал гарантировать заключением пакта о взаимопомощи между СССР и Болгарией, он также настаивал на чётком определении центра территориальных устремлений СССР на юге ("от Батуми и Баку в общем направлении в сторону Персидского залива") и на отказе Японии от своих прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине. Официального ответа на эти предложения не последовало, а неофициально, 18 декабря 1940 года Гитлер приказал готовиться к войне с СССР, о чём Сталина советская разведка предупреждала не единожды. Но он всё равно не терял надежды на то, что сможет переломить ход событий в свою пользу. Однако ничто уже не могло предотвратить кровавой развязки: ни новое выгодное для Германии хозяйственное соглашение от 10 января 1941 г., ни договор между СССР и Японией о нейтралитете от 14 апреля того же года, ни искреннее желание германского посланника в Москве Шуленбурга помочь укреплению советско-германского альянса, ни общий благожелательный к Германии тон советских средств массовой информации, ни статья Сталина с критикой ненавистного Рейху Энгельса... Фюрера уже не интересовала правда о том, кому была больше всего выгодна первая мировая война, правда предостерегавшая от нового бессмысленного пролития русской и немецкой крови.
Публикация и послесловие С.В.Константинова
Примечания
i Леонтьев К.Н. Записки отшельника. - М.1992. - с.29.
ii Флоровский Г.В. Окаменелое безчувствие. В кн. Путь. Орган русской религиозной мысли. - М.1992. - Книга 1. - с.243.
iii Цит. по Труды 1-й Всесоюзной конференции историков-марксистов. - М.1930. - т.1.-с.IX.
iv С м. Константинов С.В. Об опыте прочтения некоторых несекретных документов. "Военно-исторический журнал". - 1991. - №5 - с.58-61.
v См. Милюков П.Н. Воспоминания. - М.1991. - с.17-20.
vi См. Оглашению не подлежит: СССР - Германия 1939-1941: Документы и материалы. - М.- 1991, с.30.
|
|
