Вести сегодня, Общественно-политическая газета Латвии
185 (623) 09.08.2001
Лариса ПЕРСИКОВА
Восток Запад
В гимназии он пел «Боже, царя храни», а в университете по
старой российской традиции носил погоны. Он изучал банковское
дело на японском языке и разговаривал с соседями на китайском.
Но в его харбинском доме на видном месте стоял
красно-бело-красный флажок, а на полке лежали книги Вилиса
Лациса.
Мы живем, под собою не чуя страны Все смешалось в том странном
восточном городе. В тесные китайские улочки с саманными фанзами
врезались по-петербургски прямые проспекты с респектабельными
особняками в стиле югенд. По желтым водам Сунгари сновали
пароходики с русскими названиями, а у речной пристани от
китайского квартала ответвлялась русская Нахаловка. По утрам над
Харбином плыл колокольный звон православных церквей, и на шумных
улицах царила русская речь.
Почти полвека, отрезанная границами и идеологиями от родины,
здесь жила 150-тысячная русскоязычная диаспора. Строила дома,
открывала вузы, издавала учебники и считала этот китайский
город, заложенный предками, своим...
В 1944 году, когда японская оккупация Маньчжурии подходила к
концу, власти предприняли попытку выселить нас из Харбина.
Проходило это не примитивно «Вон из города», а под лукавым
лозунгом «Надо садиться на землю», вспоминает Эдуард Катайс.
А земли там богатейшие. И некоторые сильные духом и здоровые
телом русские люди поддались давлению, стали выезжать из
города... Но японцы не успели реализовать свою программу. Потому
что пришла советская армия и их самих взашей выгнали из
Маньчжурии.
А нам нужна одна Победа Наверное, не случайно русские в
древности говорили: «Может, Бог поменяет орду...»
Я бы не осмелился назвать советскую армию ордой. Ведь разгром
Квантунской армии это великая заслуга советского
правительства. Что бы ни говорили американцы, а исход войны
решила Красная армия. Пришли наши, и наши нас освободили.
Патриотическими чувствами тогда воспылали даже бывшие белые
офицеры, которые когда-то воевали против советской власти. Тем
более что освободители были одеты в форму, напоминавшую царскую.
Помню, один молодой советский офицер спрашивает пожилого
эмигранта: «Что же ты, папаша, с родины сбежал?» А тот
показывает на его лейтенантские погоны: «У меня, сынок, на
плечах такие же были. Потому и сбежал».
Поднебесные ласточки На старой фотографии харбинского
гимназического выпуска трогательно юные лица. Номер выпуска
«несчастливый» тринадцатый. Но вопреки примете в ГУЛАГе никто
из гимназистов румяных не сгинул и к расстрельной стенке
поставлен не был. «Эта девушка уехала в Америку, этот парень
стал крупным ученым в Новосибирске, а этот мой приятель до самой
смерти жил в Москве, мы с ним долго переписывались», любовно
перечисляет своих однокашников Эдгар Карлович.
Православные священники с тяжелыми крестами на груди, директор
гимназии японец, сменивший на этом посту американца. А под
портретами выпускников русские, корейские, польские, еврейские,
грузинские фамилии. Но как же в этом русскоязычном эмигрантском
Вавилоне, на 2-й Псковской улице оказалась чистокровная
латышская семья Катайсов?
В 1904 году мой отец был мобилизован на русско-японскую
войну. К большому сожалению, Россия эту войну проиграла. Но мой
батюшка не стал возвращаться на свой видземский хутор, а остался
работать машинистом на Китайско-Восточной железной дороге.
Платили неплохо, и у нас был даже собственный дом. Вообще
разными судьбами в Харбин занесло около двух сотен латышей. В
городе работало латвийское консульство, а возглавлял его бывший
царский генерал герой Порт-Артура Петр Гаспарович Межакс.
Латышские «неграждане» в Харбине До сорокового года Эдуард
Катайс с гордостью носил паспорт Первой республики. Потом этот
документ сменила аморфная бумажка «Бывший латвийский подданный
без гражданства». Так латыши Катайсы пополнили многотысячные
ряды русскоязычных «неграждан» Маньчжурии. Интересно, что
русские харбинцы в таком невнятном статусе жили не год, не два,
а несколько десятков лет.
Лицам без гражданства нельзя было обслуживать
Китайско-Восточную железную дорогу, рассказывает Эдуард
Карлович. И тогда власти прибегли к юридической уловке
русскоязычным негражданам выдали какие-то огромные листы с
печатью, сделав их как бы китайскоподданными. Ясно, что это была
филькина грамота, но другого способа получить квалифицированные
кадры у железной дороги не было...
Русские декабристки Страны восходящего солнца Известный
политик Дзинтарс Абикис как-то заявил, что опыт эмиграции
показывает: русские на чужбине легко ассимилируются во
втором-третьем поколении. Это действительно так?
Только не в Маньчжурии, качает головой Эдуард Катайс.
Были случаи, когда некоторые женщины, потеряв во время смуты в
России мужей и любимых, выходили замуж за японцев. Но это
считалось дурным тоном. Не из-за расизма, а потому что японцы
были у власти, и в таких браках сквозил расчет. Но когда пришла
советская армия, японцы лишились своих постов,
высокооплачиваемой работы. И тогда эти русские женщины, как
декабристки, с жалкими узелками в руках преданно последовали за
мужьями в Страну восходящего солнца.
В Москву, в Москву! Менялись власти, флаги и правители, но на
улицах Харбина по-прежнему царил русский язык. Правда, японские
оккупационные власти пытались «закрутить языковые гайки»,
переведя часть предметов в университете на японский язык и
открывая многочисленные курсы. Русские на курсы японского не
спешили, а китайский учили добровольно, на бытовом уровне.
Возможно, потому, что китайская община относилась к русской
диаспоре вполне доброжелательно, хотя «моя твоя» часто не
понимала.
Как-то во время экономического кризиса в Маньчжурии на
совещании коммерсантов русский предприниматель выступил с
оптимистической речью, завершив ее стихотворной строкой «Чем
ночь темней, тем ярче звезды!», вспоминает Эдуард Карлович.
Не знаю, как это было переведено на китайский, но на ноги тут же
вскочил представитель местных органов безопасности: «Вот ваша
говори ночка темна еси, тогда ета пожалуста електрическа станция
ходи нада. Наша палица такая дела не касайса...» Но, в принципе,
антирусские настроения у китайцев появились только при Мао.
Пропаганда сделала свое дело, и даже от добрых и сердечных
соседей можно было услышать: «Не нравится? Москва ходи!»
Ностальгически-чеховское «В Москву, в Москву!» в русской
диаспоре Харбина впервые зазвучало в сорок первом. «Тогда
эмигранты уже не разделяли «Советский Союз» и «Россия», говорили
просто: «Родина в опасности!» поясняет мой собеседник. И
даже бывшие белогвардейцы рвались в советское консульство, чтобы
записаться на фронт добровольцами и воевать с немцем. Японцам
это, конечно, не нравилось. Они выстраивали вокруг здания
баррикады и к русским дипломатам пускали только советских
граждан».
За бамбуковым занавесом Эдуард Катайс вернулся на родину
предков после войны. Преодолев классический маршрут Восток
Запад. В одноименном фильме знаковой сценой разделивший
советских и несоветских граждан стали спущенные
хлопчатобумажные чулки: вот, мол, до чего коммунисты довели даже
настоящую французскую женщину. С последним мой собеседник
категорически не согласен.
При Хрущеве люди были одеты уже хорошо во всяком случае,
приехав в Советский Союз, существенной разницы между нарядами
харбинок и рижанок я не заметил. Меня поразило другое пьяные
люди, которые валялись прямо на городских улицах. Обнаружив
первого пьяницу, я решил, что человеку плохо, и чуть не бросился
вызывать «скорую».
На сопках Маньчжурии Эдуард Карлович, латыши, когда-то
эмигрировавшие на Запад, играют все более заметную роль в
экономике и политике Латвии. А потомков многомиллионной русской
эмиграции в России не видно и не слышно...
Почему? А Починок? Это сын моих однокурсников из Харбина.
Бывшие харбинцы в основном пошли в науку, но в партию не
вступали, в политику не лезли. Порепрессировали все-таки нашего
брата. При Хрущеве, правда, всех реабилитировали, выдали чистые
документы, и люди даже смогли спокойно ездить за границу. Но мне
повезло я приехал в Союз в 1955 году. Меня не высылали, не
отбирали ни дом, ни землю, поэтому никаких обид на советскую
власть у меня нет. А Харбин? Харбин это город моей молодости.
И наверное, лучшая часть моей жизни... В Риге на мостике возле
автобусного вокзала какой-то русский мужчина часто играет на
аккордеоне вальс «На сопках Маньчжурии». И я всегда говорю ему
спасибо...
РУБРИКА |