|
На войне как на войне. Убивают, братаются, едят, спасают людей, стирают портянки, даже женятся – в общем, живут. Но война у каждого своя. Сегодня мы публикуем письмо российского офицера, который недавно вернулся из командировки в Чечню. Это – тоже часть войны на Северном Кавказе, взгляд на вещи человека, с автоматом выполняющего приказ. В этом послании, которое некоторое время назад пришло в нашу редакцию, казалось бы, нет ничего нового. Но оно важно, потому что его написал человек, видевший смерть, познавший, что такое ненависть врага, не сомневающийся в правоте своего дела. Его рассказ – правда о войне…
Знаешь, как мы в Чечню входили? Никто до сих пор понять не может, почему мы остались в живых. 23 машины без всякого сопровождения проехали 180 километров через всю Чечню. Аргун, Шали, все эти дороги, где засады, по идее, стоят. Заезжаем в Шали – ничего не понимаем: чеченские зеленые с волком флаги висят, люди с оружием ходят – как кино какое-то. На нас смотрят как на дураков: кто такие, что за колонна? Так, представляешь, до Сержень-Юрта почти доехали. Какой-то полковник останавливает: вы куда, мол, двигаетесь? Мы отвечаем: «В Сержень-Юрт». Он аж подавился: «Да вы о.......ели! Там же бой идет!». А мы смотрим, слушаем – что такое? Разрывы невдалеке, танки лупят – думаем, учения что ли какие?
Нам задачу поставили в Сержень-Юрт выдвинуться – там тихо должно быть... Дошло, какое оказалось «тихо», когда разрывы стали ближе ложиться. Представляешь, никто ничего не знает! Выдвигается специальный отряд к месту боевых действий, и чисто случайно парадным маршем чуть не в печку к дьяволу заезжает – вот они мы!
Село Октябрьское. Сюда нас послали демонтировать и перевезти ближе к месту боевых действий крутейший мобильный госпиталь, оснащенный новейшим немецким оборудованием. Смешно говорить, в нем был даже последней разработки гинекологический набор. Компьютерный томограф, который не во всех больницах в Москве есть. Специалисты, с которыми мы говорили, однозначно оценивают этот госпиталь в несколько миллионов долларов. И духи раненые лежат в этом госпитале, поправляются.
Вот подъезжает задним ходом к нему грузовик, раненых увозят. А мы приехали этот госпиталь забрать. На нас – толпа местных жителей: как же так, вдруг лишат возможности своих раненых выродков лечить! Чуть позже возле этого Октябрьского был расстрелян отряд Ханты-Мансийского ОМОНа, там же попал семнадцатый отряд, чечены там же сожгли БТР с солдатами – трупы потом изуродованные нашли. Когда убивали пермский ОМОН, мы стояли всего в четырех километрах. Сила такая, что с землей бы сровняли всех, кто на них напал. Мы разрывы слышали – думали, что же там происходит? Если бы знали, сами бы доехали в десять минут. Мы-то не знали, но начальство ментовское знало. Это как? Где вертолеты, где артиллерия? Мужиков растерзали при полном пофигизме полковников и генералов. Царство им небесное, воинам Христовым, но они такие же ОМОНовцы, как я – Индира Ганди. Просто здоровые мужики. Выучка, спецподготовка, тактика – ноль. Так на войне выжить нельзя. Армия – да, там где командиры грамотные. А милиция, ОМОН – пасечники. Вот тебе правда жизни про части, где командира только заправленные койки интересуют.
Знаешь, сколько стоит полторы тонны взрывчатки купить в такой части? Три бутылки водки. Автомат, знаешь, сколько? Блок сигарет или те же три бутылки водки. Славка сидит, чистит винтовку СВД, к нему подходит щенок, срочник: «Дяденька, возьмите у меня автомат, купите!». Славка: «Зачем продаешь?. Солдатик: «Мне бы конфет, шоколаду. У меня еще «Стечкин» есть». Славка как дал ему пендаля – друг у друга воруют солдатики. Будь ты нормальным командиром роты, неужели не заметишь, что там что-то пропало, здесь… Ну, иди к «особистам», правильно? Нормальные, кстати, обращаются. Подлавливали сколько раз такую коммерцию!
Но купить можно все. Подходит другой раз продавец: «Ребята, пластид нужен?». А мы в горы собираемся, говорим, давай, тащи, думали, он его в вещмешке принес. А он говорит: «Сейчас, подождите, машину подгоню, его там больше тонны». Ленты пулеметные один деятель предложил – ну, давай, неси. Они, ленты, всегда пригодятся, часто деформируются. Так он мне ленты принес, и они не пустые, а с патронами. И не коробку принес, а тысячник, который в башне БТРа крепится.
Кстати, и «мирные» чеченцы научились так, «на всякий случай», припрятывать не только патроны. Нам поступила информация о том, что в таком-то огороде закопан танк и ГАЗ-66 с радиостанцией. Пошли с миноискателем – точно. Все как на заказ. Даже заправленные, только аккумулятор ставь – и езжай.
Боевики мастерят на ходу, научились делать такое оружие – и смех и грех. Заходим раз на зачистку в село. Из дома выбегает человек, весь в асбестовом костюме. Белый, в капюшоне, ну вылитое привидение. На плече труба, с одной стороны закрытая крышкой для консервирования. В руках – батарейка с выключателем. Оказалось – самодельный НУРС (неуправляемый реактивный снаряд – ред.). Как долбанет им – мы рассыпались кто куда. Сам весь в пламени назад в дом забежал. Это он от огненного выхлопа асбестовым стал. Мы так опешили, что не сразу даже среагировали. Завалили этого черта, только когда он второй раз из дома с воплем выскочил.
Или еще один момент. Идет нам навстречу по селу еще один крендель, тележку перед собой толкает на трех колесах. Ну точно, думаем, боеприпасы везет. А он, когда недалеко уже был, мешковину откидывает, под ней ствол. Дно тележки использовано как опорная плита. Чистый миномет. Он мину в ствол – раз, и бежать. Мы еле успели залечь. Когда к тележке подошли, поняли, что не минометный это ствол, а кардан от грузовика. Идеально подходит.
Чеченцы все-таки разные. Не верь, когда говорят, что все до одного – сволочи и головорезы. Большинство – это точно. Но нормальные есть. Мы стояли в горном Дае. Там полный ужас: ни соли, ни сахара, просто ничего. Едят только то, что растет, – огурцы и капуста. Все. Местный глава администрации – бывший военный из Ростова. Он нам говорит: «Ребята, я отвечаю: здесь ничего не будет. Мы не дураки и хотим жить. Зайдите в любой дом – там куча детей. У меня здесь беженцы с равнины прячутся – из Гудермеса, отовсюду. За то, кто здесь ходит, я отвечаю. А вот к Волчьим воротам не ходите. Там точно боевики. У них и ЗУ и БТР и БМП». Чуть позже он подходит к нам: «Ребята, сегодня у моей дочери день рождения. Если есть что-нибудь сладкое – помогите». Ну, мы высыпали, что было: шоколадки, конфеты. Заночевали в семье: муж, жена, четверо детей. Не сказать, чтобы они счастливы были. Но – спокойно. Я мужику сигареты дал, «Золотую Яву» – у них давно уже ничего, кроме самосада, не было. Он с нами хлебом поделился – мука, слава богу, есть, пекут; свои соленые огурцы. Мы оставили сгущенки, тушенки: они таких яств давно не видели. В общем, переночевали нормально. Когда мы улетали, глава администрации полетел с нами, выбивать для села спички, соль – хоть чего-нибудь.
Там, где чечены хотят жить мирно, они выставляют собственные патрули. Потому что когда налетают боевики – отнимают все. Но свои патрули мы тоже выставляем – люди ученые. Как-то ночью подходят чеченцы – из патруля, говорят, заберите, мол, к нам ваш один солдат прибился. Только что пришел. Мы его накормили, говорим, иди обратно, а он отказывается, говорит, бить будут. Идем с чеченцами. Действительно, солдат с минометной батареи. До армии он весил шестьдесят килограммов, сейчас – сорок пять. Мы его привели в село, снова накормили – ел так, что испугались, как бы заворот кишок не случился. Начинаем спрашивать по рации – у кого пропал солдат, имя называем. Ни у кого не пропал. Мы снова по рации, мать-перемать, совсем что ли уже, он же не на дереве вывелся! Наконец-то выяснили: у минометчиков. С утра, говорят, заберем. А поутру разглядели солдатика повнимательнее – мать честная, у него ноги цвета джинсов. Вши! Приходит утром за ним лейтенант в кедах, такой же чумазый, как солдат. Ночью выпал снег, он ботинки свои солдату отдал. У меня говорит, на батарее из двадцати солдат только четверо нормальные, то есть ветром не шатает от голода. Одна мина – двадцать два килограмма. Большинство этих минометчиков половину своего веса только до колен поднять могут, не то чтобы зарядить…
Интересно то, что как батарею в горы забросили, так они там и жили. Время от времени наши вертолеты дрова сбрасывали и сухпайки. И чеченцам они почему-то тоже оказались не нужны. При нас другой офицер этой батареи бил солдата, приговаривая: «Я тебя только вчера отмыл, вшей переловил. Ты где опять так уделался?. Да этого парня, мой – не мой, у него одежда такая грязная, что сама тело пачкает. Наш командир не выдержал: звонит по прямой связи генералу Макарову, доложил о состоянии батареи. Макаров как поставит всех в позу! Сразу вертушки прилетели, даже с газетами. Одежда, обмундирование, еда, валенки. Ведь есть все! Значит, штабные суки виноваты.
Чтобы что-то получить на месте из вооружения или обмундирования – с ума сойдешь. В Моздоке склады пустые. Гранаты? Вот вам на весь мобильный отряд пару ящиков. Патронов? Ящиков пять хватит? Спрашивается: где все? У чеченцев – другого ответа просто не может быть. В прошлую командировку, когда мы были на этом складе, все было завалено. Боеприпасы, новейшее вооружение. Моздок был – как манна небесная.
Для того чтобы получить обычное отрядное обеспечение, мы в Моздоке проводили ровно два дня. Чтобы поставить шесть подписей. Причем тех, кто находится в одной комнате. Какой-нибудь прапор вообще угрожал: «Я вам сейчас гнилья дам, если коньяка не принесете». Ну мы ему «налили коньяка» – две недели в госпитале и без половины зубов в отпуск поехал.
А подписи – это вообще кино. Заходишь в комнату. Один документы покрутил, понюхал, подписал. А второй где? Да он, мол, сейчас с колонной уехал. Когда будет? Да не знаю, мол. Завтра приходи. Через пару часов заходишь, тот, который «уехал с колонной», сидит за столом, качается, в задницу пьяный. И начинается. Откуда вы? А зачем вам? А для чего? Тут еще один красномордый заглядывает – пойдем чайку попьем. Тот говорит, я сейчас, мол, ребята. Возвращается через два часа – вообще на ногах не стоит. И смотрит на тебя. И все по-новой – ничего не помнит. Как будто мы приехали что-то себе домой просить. «Ой, вам столько детонаторов много!» Да ты, сволочь, откуда знаешь, сколько нам много, сколько хватит? Нам нефтяные заводы взрывать! Хорошо, армейская группировка дала: ребята, сколько надо, столько берите – ваша работа. Нормальные мужики офицеры – те, кто воюет, а эта снабженская мразь – хуже чеченов. Да и штабные не лучше.
Больше всех мы запомнили генерала Макарова, постоянно с ним рядом оказывались. За каждого солдата душа болит у мужика. Зря – ни одного выстрела, в злобе – ни одного слова. Сам постоянно над картой, задачи ставит сам – профессионал высочайшей пробы.
Нашли мы случайно пруды – бывший рыбхоз. Ну, набрали карпов, сколько нужно было, в отряд – все равно ни хозяев нет, вообще никого. На другой день подъезжаем, с того берега какой-то полковник на джипе с двумя чеченами: «Эй, ну-ка, сюда. Кто такие, кто разрешил?». Мы ему – а ты-то кто такой, понукать? И эти двое при тебе кто такие – а ну, руки на капот, ноги раздвинуть! Выяснили: штабной «полкан» что-то вроде крыши у этих местных авторитетов. Вот так.
По телевизору говорили сначала – вот один мини-завод бензиновый сожгли, второй. А потом все как-то затихло. Да на самом деле все новые комендатуры на этом бизнесе повязаны – начальники, их замы с чеченами деньги делят. Иначе с чего бы это нам запретили эти заводы трогать? Вообще только там можно понять, что с этой войны кормятся чуть ли не больше, чем с той. Снабженцы уже все ходы-выходы знают. И сейчас еще деньги на восстановление пойдут.
Вот Притеречный район – то же самое, что в Москве. Инспектор ГАИ останавливает, понимаешь, там, где война идет, и ухмыляется: ты чего мне дашь, мол? Я ему говорю: «Пулю в лоб могу, гнида! Ты где вообще находишься? На въездном посту в Москву, что ли?».
Рынки, ты не поверишь, ломятся от продуктов и барахла. Все это – гуманитарная помощь. В Грозном русские от голода умирают и носят обноски. Это им прислали, а эти сволочи, в том же Шали, кто к ее раздаче отношение имеют, все распродают.
|
|
