Почему не удалось предотвратить войну — всемирная и такая «неизвестная война»
С. Анчуков (КВН, полковник запаса)

О связи политики и военной стратегии на примере советско-финского военного конфликта и Великой Отечественной войн

Расширенное введение

Действительно, Г.К. Жуков говорил: «История не любит сослагательных наклонений..., но простое чувство сопереживания заставляет всякого пишущего на военную тему стремиться, не преувеличивая потерь, открыть значение победы».
Сегодня к этому можно было бы добавить, что исследование возможных вариантов развития ситуации должно приблизить нас к пониманию истинных причин поражений в прошлом, современного состояния России и проблем обеспечения ее безопасности в будущем.
Тем более, что всем вполне понятна никем в истории не опровергнутая старая римская истина — «Хочешь мира, готовься к войне».
Однако, кое что все же требует пояснений.
Здесь уместно напомнить малоизвестное — «агрессию порождает только слабость» и «жестокость — есть высшая форма гуманизма на войне». Сказано о Германии эпохи Бисмарка начальником германского генерального штаба Мольтке. Эти мысли дополнены Шлиффеном идей ведения молниеносной войны на два фронта, соображениями Гитлера о приобретении «жизненного пространства на востоке и немецкого превосходства» во всех сферах, включая и военную.
Нет сомнения, что в основу предвоенной, германской военной стратегии были положены не только вечные римские истины, идеи, так сказать, гитлеризма и прусский милитаризм, но и приведенные выше, не лишенные смысла, сентенции немецкого фельдмаршала, который 25 лет верой и правдой служил Германии в должности начальника генерального штаба. Эти сентенции Мольтке, идеи Шлиффена и соображения Гитлера в полной мере были реализованы Германией применительно к Франции и Польше 30-х годов, к СССР в 1941 году, а если не быть предвзятым, то они, как основательно забытые истины имеют отношение к характеристике внешнеполитических факторов, влияющих на положение современной России.
В то же время, не вызывает сомнения то, что в основе предвоенной советской политики и военной стратегии лежали не только идеи мировой революции, пролетарского интернационализма и опыт гражданской войны, но и русские традиции, а также вполне реалистические оценки развития ситуации. Именно об этом говорят «Соображения о стратегическом развертывании», предложенные НКО Тимошенко и НГШ Мерецковым летом 1940 г.
Именно с этих позиций постараюсь изложить ряд соображений по некоторым вопросам, имеющим отношение к Великой Отечественной войне и современности.

1.Почему не удалось предотвратить войну?

Одной из причин того, что война стала неотвратимой, на мой взгляд, была вполне соответствующая политика по отношению к Германии и к ее союзникам по оси (антикоминтерновскому пакту) со стороны ее явных и потенциальных противников. Имею в виду предвоенные годы, а именно сложившееся состояние неотвратимости развязывания войны не только в силу временной слабости СССР, но и в силу намеренно созданных мировым сообществом выгодных для Германии условий для развязывания агрессии на Восток, против СССР.
Очевидно, что без оккупации Польши и без «обеспечения флангов» ударной группировки на центральном участке советско-германского фронта не могло бы состояться нападение Германии на Советский Союз летом 1941 года и даже в более поздние сроки.
Если с Польшей все понятно — ее захват обеспечил Германии продвижение на Восток и развертывание наступательных группировок непосредственно у границ СССР, то в отношении «обеспечения флангов» необходимо вернуться несколько назад, и проследить динамику развития международных отношений СССР стран Северо-запада, Юга и Востока.
Именно для обеспечения флангов в 1940 году Германией была оккупирована Норвегия, а в результате достигнутого соглашения с Финляндией на ее территории создана корпусная, а затем армейская группировка немецких войск в Лапландии, нацеленная на Мурманск.
К этому следует добавить, что нейтрализация прогерманских настроений на южном фланге Западного театра войны, потребовала развертывания отдельной армии ПВО для прикрытия Бакинского района, в последующем развертывания Закавказского фронта против Турции и содержания в Иране оккупационного корпуса советских войск. На восточном театре — для сдерживания Японии и нейтрализации ее Квантунской армии потребовалось практически в течение всей войны с Германией содержать многочисленную группировку РККА.
В среднем в течение Великой отечественной войны численность фланговых группировок РККА составляла:
Закавказского Фронта (1941-1942 гг.) — 450-500 тыс. человек, в том числе иранский корпус 40-60 тыс.;
21, 23 А правого крыла Ленинградского фронта (1941-1944 гг.) — 130-190 тыс.;
Карельского фронта (1941-1944 гг.) — от 300 до 460 тыс. человек;
Следует добавить, что на потенциально опасном Восточном театре войны практически всю войну содержалась группировка численностью от 550 до 180 тыс. человек.
Итого, при численности действующей армии 2,9-5,6 миллионов общая численности группировок на второстепенных участках советско-германского фронта и на Востоке в отдельные годы достигала 700-900 тысяч человек и более. В составе этих группировок содержалось не менее 40-45 общевойсковых дивизий, что требовало отвлечения значительных материальных ресурсов и сил, которые были необходимы для отражения германской агрессии на главном, Западном направлении.
Приведу данные по Северо-западу: численность Карельского фронта в среднем за весь период войны составляла 300 тыс., а при проведении наступательных операций в 1944 году доходила до 400 тыс. человек. Против финских и немецких войск в разные периоды войны на фронте в 1300 км было задействовано от 20 до 30 дивизий, объединенных в пять армий.
За четыре года войны в трех стратегических операциях ВС СССР потеряли более 100 тыс. убитыми и пропавшими без вести, около 150 тыс. было ранено. Вместе с умершими в блокированном Ленинграде (более 600 тыс. человек и порядка 26-30 тысяч погибших из числа мирного населения в Карелии и Мурманской области) союз Финляндии и Германии только на северо-западе стоил СССР 900 тыс. человек убитыми.
Поддержание группировки РККА на Северо-западе в боеспособном состоянии требовало содержания в готовности к призыву общего резерва в тылу численностью до 900 тыс., которые тоже могли бы быть использованы на других фронтах.
Таким образом, союз Германии и Финляндии оказался одним из условий для развязывания войны против СССР, а прямое участие Финляндии в агрессии на северо-западе (так же как участие в войне Румынии, Италии, Венгрии в центре) позволило Германии успешно вести наступательные операции на главных направлениях Западного театра войны вплоть до 1942-1943 гг.

2. Можно ли было вывести Финляндию из войны?

Ответить на этот вопрос можно только рассматривая союз Финляндии с Германией и ее участие в агрессии как одно из решающих условий развязывания войны против СССР в 1941 году, в контексте непростых русско-финских отношений в предшествующие Великой Отечественной войне годы и в первые дни после ее начала.
Имею в виду некоторые странности в отношениях СССР и Финляндии в преддверии большой войны. Не углубляясь в «историческую динамику» русско-финских отношений, можно отметить следующее: по существу стратегическая незавершенность «зимней войны» 1939-40 гг. не позволила вывести Финляндию из состояния ожидания выгод заключения союза с Германией при изменения стратегической ситуации в пользу Финляндии. Вполне определенно об этом говорилось в первом капитуляционном приказе Маннергейма от 13 марта 1940 г. Следует отметить, что не произошло оккупации советскими войсками, по крайней мере, южной и северной Финляндии в 1940 году, и не было нанесено превентивного удара по ее территории и войскам в июне 1941 года, когда вполне ясно обозначились финские замыслы по отторжению части территории России.
Безусловно, в 1940 году в советских правительственных кругах присутствовали политические соображения, был расчет на благоразумие финских политиков и надежды на заключение прочного мира на взаимовыгодных условиях.
Такая позиция советского руководства была принята за слабость и породила надежды на осуществление планов аннексии Карелии и части Мурманской области в новой стратегической ситуации 1941 года. О твердом намерении финнов добиваться исполнения своих геополитических планов после «зимней войны» свидетельствует ответ на запрос внешнеполитического ведомства США (адресованный МИД Финляндии) в октябре 1941 года по поводу ее участия в агрессии против СССР на стороне Германии.
По существу вопроса финский МИД в ответной ноте США дал следующие разъяснения:
«Финляндия стремится (в союзе с Германией — С. А.) обезвредить и занять наступательные позиции противника, лежащие далее границ 1939 года. Было бы настоятельно необходимо... предпринять такие меры уже в 1939 году во время первой фазы войны, если бы только ее (Финляндии, — С. А) силы были для этого достаточны»
. Это было сказано в то время, когда финские войска во взаимодействии с группой войск «Север» фактически блокировали Ленинград, стояли на рубеже р. Свирь, зап. берег Онежского озера, Медвежьегорск, Ухта, когда ими было полностью парализовано движение по Кировской железной дороге, когда финны были близки к овладению Беломорско-балтийским каналом от Повенца до Беломорска.
Но то же было изложено в телеграмме посольствам Финляндии за рубежом в июне 1941 года (за несколько дней до начала агрессии против СССР). Перед этим было полтора года приготовлений и достижения договоренностей о мире, но не с СССР, а именно с Германией в расчете на оккупацию и последующее присоединение Карелии при изменении на ТВ ситуации в целом. Об этом ясно дает понять, например, Кейтель, указывая на ставшие ему известные «контакты правительственных команд» в мае 1941 года.
Как водится, планы согласованной германо-финской агрессии на северо-западе связывались с созданием «Великой Финляндии от моря до моря» при разделе сфер влияния и ресурсов советского Заполярья.
Интересно то, что ни Маннергейм в своих мемуарах, ни ведущие финские политики не упоминают о приведенной выше ноте по сути разъяснений финской позиции в отношении СССР. Наверное, упоминания об этом не было из простых соображений «не будоражить финскую общественность» и сохранить стабильность (или ее видимость) в послевоенном мире».
Но интересно то, что те же намерения и ожидания присутствовали в сознании советского военно-политического руководства не в послевоенных мемуарах, а в директивах войскам с началом агрессии Германии. Так, уже когда немцы бомбили территорию СССР и атаковали по всему фронту западную границу Советского Союза, утром 22 июня командование ЛенВО получило директиву НКО N02, в которой последний пункт гласил следующее: «На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать», подпись — Тимошенко, Маленков, Жуков (22.6.41 г., 7.15). Думаю, не приходится особенно сомневаться в том, что упомянутая Директива носила действительно больше политический, чем оперативный характер. Именно этим объясняется появление в ней подписи Маленкова.
Именно эти ожидания политиков, закрепленные в «оперативных директивах», необъяснимых для действующей армии и являются одной из причин наших поражений в первом периоде войны.
«Особых распоряжений» о бомбардировке объектов на территории агрессоров (Румынии и Финляндии), так и не последовало.
По признанию даже финских историков «территорию Финляндии фактически не бомбили» как, например, территорию Германии. Однако, как пишут финны «в феврале 1944 года состоялось три не самых сильных ночных налета на Хельсинки», но именно эти демонстративные по масштабам действия ВВС СССР, подвигли финское руководство к мысли о выходе из войны. В марте специальный представитель президента Финляндии — советник Паасикиви по договоренности с советским руководством выехал в Москву через линию фронта для выяснения условий заключения мира.
Однако, налеты оказались не достаточно «убедительными» для сейма Финляндии, чтобы решиться на разрыв с Германией. Война на северо-западе продолжалась до октября 1944 года. Только проведение двух стратегических наступательных операций наземными войсками СССР летом-осенью 1944 г. окончательно убедило руководство Финляндии в необходимости очистить оккупированную территорию Советской Карелии и Ленинградской области. Но это стоило РККА и флоту СССР 117-тысячных потерь в личном составе, в том числе около 30 тысяч убитыми.
«Но Финляндию, опять, не бомбили...»
Возможно, с точки зрения «гуманитарного права» здесь не место рассматривать политические ожидания и последствия «ковровых бомбежек» или «превентивных ударов» для вывода из войны прямого агрессора или потенциального участника агрессии. Но очевидно, что «жестокость — есть высшая форма гуманизма на войне», если действительно иметь в виду «не исторические водевили, а миллионные потери и подвиг народа».
И желательно, чтобы в будущем было поменьше жестокости к своему народу, а для того чтобы проявлять модный ныне гуманизм следует осуществлять жесткую политику к потенциальным агрессорам в интересах России и всеобщей безопасности. Пока видим неоправданный гуманизм к агрессору, что оборачивается жестокостью к своим войскам и к собственному народу.
Стоит ли удивляться, что борьба с бандитизмом требует массового героизма со стороны войск и невероятных жертв народа, а специфические приготовления организованных банд к ведению полномасштабных действий воспринимаются как безобидные действия мирного населения и миграция от ужасов войны?
Вспомним хотя бы образование 200 тысячного контингента беженцев на территории Ингушетии, по существу это было отселение бесполезного для войны чеченского населения из зоны боевых действий при условии его содержания противником. Можно напомнить уже основательно забытые терракты в Москве осенью 1999 года с целью оказания давления на психику народа и «сражение» 6 пдр 76 вдд в марте 2000 года. Действительно, слабость порождает агрессию, а ничем необъяснимый гуманизм к «условно мирному населению» — только жестокость к собственным войскам и русскому народу.
В России такие соображения стали каким то странным правилом политики и стратегии.
Но соответствует ли подобное «правило» интересам народа?

3. Почему нас преследовали неудачи в первый период войны вплоть до конца 1942 года?

Можно найти объяснение этому «внезапностью нападения». Но внезапность может быть только тактической, когда тебя застали врасплох, неподготовленным к бою. Примеров можно привести множество от бомбардировки немцами целых авиадивизий на аэродромах базирования мирного времени, до обстрела казарм со спящим мирным сном личным составом дивизий, своевременно не выведенных в районы сосредоточения или боевого применения.
Но все упорно переводится на «стратегическую внезапность», как будто бы война «грянула как гром с ясного неба».
Так ли это?
Наверное нет, все понимали неотвратимость столкновения с объединенной гитлеровской Германией Европой. Но креститься начали после того как своевременно не были предприняты меры исключающие тактическую внезапность. На фоне ошибок стратегического звена управления и общей неготовности страны и ВС к отражению агрессии многие по сию пору открещиваются от того, что была проявлена элементарная нераспорядительность в низовых звеньях управления в 1941 году.
Действительно, можно все ошибки свалить на политическое руководство и лично Сталина, который «не дал прямого указания на вывод войск по тревоге из военных городков».
Но так ли велика вина Сталина, при наличии ГШ и НКО, если в войсках Западного особого округа в результате нераспорядительности дело дошло до «стратегической внезапности и невосполнимых потерь личного состава в казармах»?
Для России действительно характерна «общая неготовность к войне» — такова ее специфика и особая стратегия отражение агрессии «массовой армией». Прежде всего в расчете на ее отмобилизование в течение 1-3 месяцев. Но факт и в том, что на флотах, встретили войну в боевой готовности и понесли минимальные потери, для них тактической внезапности не было.
Опыт войны и современных военных конфликтов показывает, что наша система тревог и степеней повышения боевой готовности не соответствует условиям и требует пересмотра, примерно так же как это случилось в 1976 году. Правда, тогда обошлись «косметическими мерами», исходя из политических соображений и «собственного опыта войны». Тем самым правоприменение в силу непонимания общего замысла на низовом звене исполнителей было усложнено до предела, а одни и те же недостатки в боеготовности повторялись и повторяются по сию пору. То, что можно было услышать на разборе учений 30 лет назад слышится и сегодня, практически без изменений повторяются формулировки недостатков в процессе перевода ВС с мирного на военное время.
Положение ВС до крайности усложнилось, а проблемы приобрели характер неразрешимых противоречий по ряду позиций. Например, несоответствия численности и состава войск мирного и военного времени, условий содержания войск их комплектования и требований мобилизационного развертывания. Рассогласование средств и способов достижения целей в военно-экономической сфере настолько велико, что ни только об искусстве, но и самой стратегии говорить не приходится.
И тем не менее, как в 1941 году так и сегодня вопрос заключается даже не в наличии или отсутствии руководящих указаний, а в практике применения предусмотренных мер повышения боеготовности в соответствии с обстановкой.
Дело в инициативе, которая не должна быть связанна ожиданием указаний, дело в ответственности правоприменителей и условий для применения войск, в отсутствии нормальной нормативно-правовой базы существования ВС, законов военного времени.
Дело в общих подходах к решению проблем отражения агрессии с точки зрения интересов России, а не опасения спровоцировать войну или решения проблем миротворчества из гуманных соображений с оглядкой на интересы НАТО.
И речь не о том, что создание «профессиональной полностью боеготовой и компактной армии» неприемлемо для России. Напротив, можно согласиться с тем, что это перспектива развития ее ВС из современного состояния в духе мировых тенденций. Но есть ли возможность перейти к новому качественному состоянию ВС РФ в ближайшее время или надеяться на отражение агрессии Североатлантического блока, который в мирное время способен создать стратегические группировки объединенными вооруженными силами без всякого отмобилизования?
Однозначного ответа на вопрос нет.
Действительно, сегодня положение в целом весьма похожее на ситуацию 1940-1941 гг.
В связи с этим, следует остановиться на нескольких «проблемных» для российской стратегии вопросах.
Во-первых, о продвижении НАТО на восток.
Во-вторых, о правомерности превентивных действий для обеспечения безопасности России.
В-третьих, о военно-технической политике России на ближайшие 10-12 лет и в перспективе до 2025 года.
Что касается взаимоотношений с Северо-Атлантическим союзом, то здесь политика уступок и умиротворения без сомнения не может быть полезной для России и не принесет желаемых результатов мировому сообществу.
Как бы не хотелось предполагать лучшее, — НАТО создавалось в качестве противовеса СССР и, по большому счету, против России. Как и в тридцатые годы процесс стратегических натовских новаций канализируется в восточном направлении. Более того, он приобретает действительно глобальный характер, и речь уже идет не только о флангах, если в перспективе НАТО может оказаться в районе Запорожье-Харьков-Мелитополь и в Грузии.
В этих условиях для России есть только два пути.
Первый — безоговорочная капитуляция и ликвидация всего оборонного потенциала, и тогда нужно немедленно переходить к профессиональной немногочисленной армии, не мучая население рассуждениями о национальной безопасности России. При безусловном доминировании США о безопасности и политической самостоятельности России в этом случае и речи быть не может. Не нужно заблуждаться, даже при сдержанном продолжении современной политики через 2-3 года возможности для проведения самостоятельной российской внешнеполитической линии будут существенно ограничены.
Следовательно, собравшиеся здесь ястребы, не должны пустословить об уроках войны. Они должны проводить стратегическую линию выгодную России, а не НАТО и США, которые объективно заинтересованы в ослаблении стратегических позиций России.
Второй путь — сильная политика, исходящая из интересов России. Пока еще это возможно.
Отсюда, совершенно ясно, что все должны знать: в России есть все средства для отражения агрессии и в случае необходимости они будут неотвратимо применены в соответствии с масштабом угроз. А для того чтобы существующая военная опасность не превратилась через «миротворчество» неожиданно в прямую угрозу уничтожения народа и, так сказать, мировой цивилизации, все должны знать о возможности нанесения превентивного удара всеми средствами, включая и ядерное оружие.
Безусловно это опасное, но одновременно наиболее сильное средство сохранения мира. Но средство доступное и не более опасное сегодня для России, чем многолетняя «холодная война», которая собственно привела к разгрому СССР. Никто наверное не забыл, что это была наша Родина, великое Отечество, большая Россия.
Нельзя допустить, чтобы началась новая гонка вооружений, и наверное мало кто в мире имеет намерение повторить подвиг США и СССР по наращиванию потенциала до безумных пределов 70-80 годов.
Но нельзя не заметить, что на фоне все более уменьшающегося военно-экономического потенциала РФ выстраивается политика достижения выгодных условий мира для одной стороны с позиции победителя (США) по отношению к слабейшему — России.
Для государственной политики стратегия действительно должна превратиться в искусство согласования средств и способов достижения политических целей России, а не целей НАТО под вывеской «партнерство ради мира».
Что касается военно-технической политики, то положение действительно представляется почти полной аналогией предвоенному, незавершенность войны в Чечне, реформирование армии на фоне падения ее технического потенциала, в отсутствие сколько либо состоятельных союзников. Восстановить разрушенное в сфере мобилизации будет практически невозможно. Следует напомнить, что в 1941 г. РККА едва оправилась от милиционной системы (принятой при реформировании РККА в 1925 году в качестве основы военной реформы).
Но это является одной из причин поражений в начальный период войны при столкновении с заранее отмобилизованной гитлеровской машиной.
Очевидно, что государственная политика в военной сфере это улица с двухсторонним движением. Однако сегодня все стараются ехать в кажущемся выгодным направлении — сокращения ВС ради достижения экономической безопасности. Тали это выгодно, если при этом, как то забывается, о военной безопасности России, которой «сегодня ничто не угрожает».

4. О нанесении превентивного удара

Осторожно отмечу, такие соображения, безусловно, присутствовали в правительстве и в Генеральном штабе СССР, — не утвержденная политическим руководством «карта-решение на превентивный удар» действительно была. Но ее существование не говорит о том, что советское руководство было озабочено «продвижением идей коминтерна и мировой революции в Европу» (к этому времени «коминтерн» прекратил свое существование, а идея мировой революции, говоря современным языком, превратилась в некое виртуально-идеологическое клише). Эти «соображения» о создании оборонительно-наступательных группировок для нанесения упреждающего удара естественно укладывались в рамки общепринятой военной стратегии, соответствуют ее принципам и никак не противоречили военно-политической ситуации вокруг СССР в предвоенные годы.
Попытаюсь пояснить эту мысль примером из той же финской войны, как преддверия Великой Отечественной.
Досужие исследователи бесконечно задают вопрос: «почему большой Советский Союз три месяца возился с маленькой Финляндией, а первый период войны был более чем неудачным для РККА?
Простой ответ на него это наличие в руководстве «шапкозакидательских настроений» дурость сталинских генералов.
Однако анализ ситуации и фактов показывает, что не все было так просто.
Так оценивая группировку советских войск в октябре-ноябре 1939 года финский генштаб делает вывод о том, что она не превышает обычных нормативов характерных для обороны» и не способна решать задачи наступательной войны. Последующие действия показали, что финны не ошиблись в оценке исходного состава развернутых на ТВ войск ЛенВО.
Более того, не вызывает сомнения тот факт, что в составе ЛенВО только одна из четырех, а именно 7 армия была более или менее боеготовой. Она и наносила «главный удар» на Выборгском направлении, все остальные имитировали активность, в расчете на скорое заключение перемирия. По сути это был превентивный удар ограниченными средствами, который не преследовал цель достижения полного разгрома ВС Финляндии и ее оккупацию.
Разумеется, попытка решить наступательные задачи оборонительными группировками не могли привести к успеху, а потери войск превысили все допустимые пределы. Но следует напомнить, что 30 ноября в день перехода границы советскими войсками, правительством СССР было предложено финскому руководству возобновить мирные переговоры. На эти предложения последовал отказ в категорической форме и войска были вынуждены в течение месяца преодолевать предполье, на ходу проводить перегруппировку и перестраивать не только управление группировкой с образованием Сев.-Зап. Фронта и полноценной системы обеспечения, но и довести состав войск действующей армии до 48 дивизий при наличии в резерве не менее 10 соединений.
Замечу, что в условиях своеобразного ТВД и этого оказалось мало.
Однако факт заключается в том, что созданное только в конце войны 3-4 кратное превосходство по личному составу и проявившиеся преимущества в технике позволили средствами и способами военной стратегии добиться мира на условиях СССР, при чем без разгрома финских ВС и оккупации Финляндии.
По существу это было главным результатом войны.
И такие итоги не удивляют, поскольку они были естественным продолжением последовательной политики СССР на сохранение хотя и призрачного но мира. Дело другое, что расчет финских политиков строился на других основаниях. На противоположной стороне присутствовали надежды на помощь запада и скорое заключение выгодного союза с Германией, а так же соображения о возможности продолжения войны в новой стратегической ситуации.
В известной мере ожидания финского руководства оправдались. Но это не говорит о том, что подчиненная политике военная стратегия потерпела фиаско, и не о том, что сталинские генералы были дурные. Дело в том, что не оправдались политические ожидания руководства СССР о возможности наладить дружественные отношения с соседями на приемлемых для всех условиях.
В связи с этим, не лишнее задать вопрос: оправдаются ли политические ожидания сегодня, в новой для России стратегической ситуации. То что она является новой и весьма невыгодной для России сомнений нет, а продолжение политики с позиций слабости не сулит ничего хорошего ни с либерализованой экономикой, ни с военной стратегией в русле мировых тенденций при отсутствии средств на содержание ВС.
Играть в войну конечно не стоит, но прикидываться непонимающими о чем идет речь тоже не имеет никакой перспективы.
Так могла ли Красная Армия нанести превентивный удар в 1941 году?
Думаю для нанесения такого удара по немецким войскам были все основания, но удар не состоялся и планы остались не утвержденными по нескольким причинам.
Во-первых, овладение временно инициативой в отсутствии достаточных сил, не могло привести к заключению даже сомнительного мира. Во-вторых, так же как в случае с Финляндией, это немедленно «толкнуло бы Германию в объятья мирового сообщества» — империалистов США, Англии и Японии. Расстановка политических сил в мире в связи с этим изменилась бы не в пользу СССР и привела бы к согласованной антироссийской стратегии объединенной Европы и США.
В этом смысле даже выигранное превентивное сражение с гитлеровской армией в 1941 г. было бы для СССР равносильно проигрышу войны с империалистическим окружением. Это прекрасно понимал Сталин. Потому планы ГШ остались на бумаге. Кроме того, в 1941 г. просто не было сил, нужно было ждать и всемерно оттягивать неизбежную агрессию Германии на более поздний срок. Именно поэтому карта решение не была утверждена.
Понимал ли ситуацию при всем его авантюризме Гитлер, когда решился развязать «превентивную войну» с СССР именно весной или в начале лета 1941 года? Безусловно. И здесь присутствовали не только прусские стратегические идеи, но и точный расчет при планировании войны на временную слабость СССР, вооруженные силы которого оказались на этапе, если хотите реформирования, в том числе в части переворужения и организационной неразберихи после ликвидации милиционной системы формирования РККА.
Германскому верховному командованию было известно состояние ВС СССР и перспектива встретиться с реорганизованной КА на нейтральной территории при весьма туманных надеждах достижения приемлемых условий послевоенного мира никак не устраивала Германию. Кроме того, прусская военная мысль не допускала возможности серьезно оспаривать тезисы Гитлера о «колоссе на глиняных ногах» и скорой победе «в краткосрочной компании». Во второй раз в июне-октябре 1941 г. в Германии успешно, но временно сработал авантюристический план ведения «победоносной войны на два фронта».
Исход известен, бесспорный военная успех и победа в приграничных, якобы, в «превентивных сражениях» 1941 г. по существу привели к стратегическому поражению и к полной капитуляции Германии в 1945 году. Но от разгрома и полного уничтожения Германию спасла не только капиталистическая солидарность, но еще в большей степени гуманизм советского народа, стратегия Сталина, и желание обеспечить длительный мир для России при наличии союзников в Европе. В рамках этой политики вполне объяснимо создание соцлагеря и ОВД, но одновременно это причина наших поражений, как следствие истощения собственных ресурсов в холодной войне с США.
Наверное не нужно напоминать о послевоенном состоянии СССР, ФРГ и ГДР. Если ФРГ это результат действия плана Маршалла для будущего союзника Америки, а ГДР «витрина социализма», то СССР — стал козлом отпущения для всего мира в «холодной войне» и потерпел сокрушительное поражение, несмотря на то, что была победа народа в самой жестокой схватке с передовым отрядом империализма.

5. «Перманентная война» за душу воюющего народа

Вполне понятно, что гитлеризм был непримиримым врагом «советов и коммунизма». Но если бы два «диктатора договорились о мирном сосуществовании,» то могло ли это устроить США и Англию? Скорее всего нет, потому, что гитлеровская Германия на то время была авангардом мирового империализма, а его политическая цель без сомнения состояла в уничтожении стремительно набиравшей мощь России, как антипода созданной ныне западной цивилизации, называемой в то время и сегодня — «свободным миром».
В то же время, в полном смысле слова с закономерностью проявляется известное: «у России только два неизменных союзника — Армия и Флот, а также — «в политике нет союзников, есть только национальные интересы».
Что изменилось на рубеже столетий?
Только то, что немцам, финнам и прочим претендентам на российские ресурсы «двумя капитуляциями» привито стойкое отвращение к завоеваниям чужих территорий военной силой». Впрочем, так ли стойко это отвращение? Но разве разрушение СССР, на фоне объединения Германии и интеграционных процессов в мире и Европе не доказывает того, что цель мировой политики в отношении России и стратегия НАТО остается неизменно агрессивной. Даже при условии прикрытия ее «миротворчеством».
И неважно, что будет причиной агрессии: польские (финские, китайские) притязания, немецкий реваншизм, прусский милитаризм или американский агрессивный глобализм, продвижение германских экономических интересов на Украину, потворство этому на территории России, исламский фундаментализм, в его проникновении на Волгу до Ярославля или «тихая агрессия» Востока в Приморье.
Суть этих явлений одна — разгром России и обеспечение активными действиями якобы выгодных условий развития «мирового сообщества», в том числе занятием более выгодных стратегических позиций приемом в НАТО новых членов.
Из стратегических соображений в 1939-40 гг. никакой военно-политической альтернативы наступательному продвижению России на Запад за пределы границы СССР не было.
Более того это было необходимо в 1944 году для обеспечения прочного мира и обретения союзников (в лице народных демократий стран центральной Европы). Если бы это было возможно, то эти проблемы должны были бы быть решены для СССР еще в 1941 году как ответ на германскую агрессию.
Конечно худой мир лучше доброй ссоры», но «выигранное сражение в горячей войне не всегда ведет к победе и доброму миру». Западные страны извлекли из этого уроки и сделали вывод. Мы до сих пор не в состоянии оценить собственную стратегию. Более того наша политика сегодня базируется на том, что вместе с разрядкой международной напряженности наступило благоденствие, «нам ничто не угрожает кроме терроризма и сепаратизма».
Но следовало бы понять, что терроризм и агрессивный сепаратизм всего лишь проявление превентивной и перманентной войны против Великой России. Эта война никогда не прекращалась, она только перешла в другую форму всеобщей и во всех сферах. Цель этой войны даже не уничтожение ВС России и людей в горячих сражениях, это война за душу воюющего народа, что для России во сто крат опаснее.
Военная стратегия сегодня действительно превращается в искусство согласования самых разнообразных средств и способов достижения политических целей, а именно — условий, приемлемых для развития России или по крайней мере существования народа.
А если это сражение и перманентная война на уничтожение (не стоит заблуждаться, это так), то и стратегия должна быть серьезная, без игрушек в сражения, хотя бы и подобные тем, что мы видим 60 лет назад, в Ираке 1991 и в СРЮ 1999 года.

Заключение

Думаю, не будет преувеличением сказать, что сегодня, том числе на фоне уроков войны, 1941-1945 гг. речь идет о формировании стратегии России на первую половину 21 столетия.
Вполне оправдано возвращение к истории начала и даже преддверия последней большой войны с учетом того, что во многом повторяется ситуация начала Второй мировой войны и локальной советско-финской, несправедливо забытой и мало исследованной историками. Ее коллизии во многом продолжение политики великих держав того времени. То что мы имеем сегодня порождение событий десяти-пятнадцатилетней давности, с участием тех же мировых держав.
Разрешение проблем России и «неотвратимость» войн будущего во многом зависит от принятия сегодня безошибочных политических решений, от определения целей и стратегических направлений развития России в ближайшие годы.
Было бы большим заблуждением думать, что все известно и не должно быть никаких сомнений. Тем более в военной науке, которую движут только сомнения и сомневающиеся. Всякий кто пытается исследовать военную тематику, должен с величайшей осторожностью подходить к военной истории народа, тем более русского, поскольку он всегда был и остается воюющим народом.
Думаю, что не ошибусь в предположении — сегодня ситуация развивается в весьма невыгодном для Росси направлении. Поэтому изложенное не может расцениваться как дезинформация или исторический водевиль. Некоторая вольность сослагательность возможных вариантов развития ситуации вполне извинительны, поскольку сегодня обращают на себя внимание некоторые видимые «стратегические несуразности», которые находят объяснение в «большой политике», но никак не соответствуют нормальной военной стратегии.
По существу выбор российской военной стратегии хотя бы в части реформы ВС, в качестве инструмента ее осуществления действительно сделан.
Но отвечает ли он интересам России?
Не придется ли нам исправлять ошибки и платить большой кровью за допущенные сегодня просчеты в будущем?

***

Если бы нам в свое время давали основы стратегии в академии, сегодня было бы гораздо больше тех, кто понимает смысл и суть происходящих перемен. Не случайно, вам предложены старые, основательно забытые или неоцененные нашей наукой истины.
К сожалению из приведенных выше стратегических соображений начальников германского генерального штаба Мольтке, Шлиффена, Секста и Гальдера мы многое не знали.
Но так же мало мы знали о стратегии как искусстве согласования средств и способов достижения целей государственной политики России.
А знать следовало, хотя бы для того, чтобы не повторять прошлых ошибок, со знанием дела принимать решения и главное добиваться приемлемых условий мира для развития России в настоящем и будущем.
За неимением лучшего приведу слова сказанные Г. Фриснером, немецким генералом в 1947 году:
«Жертвы войны обязывают нас преодолеть заблуждения, ошибки и упущения прошлого. Они побуждают нас к обновлению... Свобода и независимость являются... не только проблемой военной готовности, наличия новейшего вооружения, верных и решительных союзников, но и в не меньшей степени — проблемой поиска политических идей, проблемой укрепления общественного строя. В этом смысл традиций военной службы, чести, долга и товарищества смогли бы принести самые неожиданные и богатые плоды».

В связи с их актуальностью, добавить к этому нечего.
Как говорится, не ведая того, в 1947 году Фриснер «попал не в бровь, а в глаз» российским реформаторам и военным строителям конца второго тысячелетия.

С. Анчуков, КВН, полковник запаса, т.293-52-82

РУБРИКА
В начало страницы